[sennoyoruwokoete]

Сто лет назад писала, никак не получалось выложить. Теперь как-то стремно, но пусть.

ИваОи, g, au: речной бог!Оикава

За большую часть своих детских приключений Иваизуми было мучительно стыдно – о многом хотелось просто забыть, сделать вид, что этого никогда не было. Например, о том, как он случайно разбил бутылку мирина в кладовке и, в отчаянной попытке скрыть следы преступления, засыпал липкую лужу мукой. И о том, как красный от злости дедушка чуть не оторвал ему за это левое ухо.
Но было в его воспоминаниях кое-что, что никак не давало ему покоя.

***

От деревни, в которой жила семья Иваизуми, до ближайшего города было шесть часов езды на трясущемся поезде и ещё два – на автобусе.
Дом его дедушки, угрюмый и скособоченный, приткнулся у подножия горы. Зимой в нём было так холодно, что не помогали ни обогреватель, ни три толстых свитера. А летом – душно; воздух, пахнущий землёй и солнцем, густел и тяжело оседал в лёгких. Даже мухи, которым не посчастливилось влететь внутрь, казались усталыми и едва шевелились, грузно летая от одной стены к другой.
В то лето Иваизуми исполнилось семь лет, он ловил жуков-оленей и ненавидел сидеть дома.
В деревне почти не было детей одного с ним возраста (вселенский заговор: все его сверстники были либо непроходимыми идиотами, кидающимися камнями в бродячих кошек, либо девчонками), поэтому Хаджиме довольствовался компанией самого себя. В одиночестве лазал по деревьям, собирал в лесу каштаны и кидал найденный в сарае волейбольный мяч в стену дома. За что, опять же, регулярно получал по лбу от дедушки.
Но чаще всего Иваизуми можно было увидеть с удочкой в руках и пылающей решительностью в глазах.
Каждый день Иваизуми ходил к реке, забрасывал удочку и терпеливо ждал, вперившись взглядом в яркий поплавок. Он даже моргать боялся – а вдруг упустит рыбу? Но вот незадача, шёл уже второй месяц лета, а похвастаться Хаджиме было решительно нечем – за всё время он умудрился поймать только жирный шматок скользких водорослей.
Выудить хотя бы самого завалящего тощего окуня стало его главной целью.
- Это всё потому, что ты ничего не принёс Оикаве-сану, - открыла ему секрет бабушка, когда он в очередной раз вернулся с рыбалки с издевательски пустым ведром.
- Оикава-сан? – Хаджиме нахмурился, пытаясь вспомнить кого-нибудь с таким именем. На ум пришло только название реки. – Кто это?
- Речной бог.
Речной… Кто?
Иваизуми во все глаза смотрел на бабушку, уж не смеётся ли она над ним?
- Если хорошенько попросить, он поделится с тобой своей рыбой, - улыбнулась бабушка. – И не забудь его поблагодарить.
- А что нужно принести этому богу? – осторожно поинтересовался Хаджиме.
В каком-то фильме он видел, как жители одного острова приносили в жертву своему богу маленьких девочек в аккуратных белых платьях. Нет уж – связываться с чумазыми деревенскими гарпиями себе дороже. Дрались они отчаянно и не стеснялись пускать в ход ногти. И даже зубы.
- Всё, что посчитаешь нужным, - уклончиво ответила бабушка и погнала Хаджиме умываться.
Всё следующее утро Иваизуми собирал ягоды и выискивал в траве самые большие каштаны, поблёскивающие на солнце круглыми золотистыми боками. После долгих раздумий он решил принести богу то, чему обрадовался бы сам. Неловко опустившись перед рекой на одно колено, Иваизуми аккуратно опустил в воду свое подношение и сложил руки в молитве.
- Прими мой скромный дар, Оикава-сан, - пробормотал он и дважды хлопнул в ладоши.
Однако Оикава-сан, кем бы он ни был, подарок не оценил.
Иваизуми просидел на берегу три часа, до рези в глазах вглядываясь в прыгающие по воде солнечные блики. За это время он успел сложить из свежих комариных укусов на руках несколько созвездий, изойти потом и окончательно разочароваться в речных богах. Смотав удочку, Иваизуми нащупал в кармане последний, самый крупный каштан и, размахнувшись, бросил его в реку. Описав плавную дугу, он звонко шлёпнулся в воду – звук зловещим эхом пронёсся по берегу и затерялся где-то в лесу.
- Глупый Оикава! – крикнул Иваизуми на прощание и поплёлся домой; уже опостылевшее ведро на каждом шагу больно ударялось об колено. Хаджиме закусил губу и громко шмыгнул носом, чувствуя, как к горлу подступает мерзкий комок – скопившаяся за долгое время досада рвалась наружу.
Он вскарабкался по крутому берегу и уже почти дошёл до тропинки, ведущей в деревню, когда кто-то громко окликнул его со спины.
- Эй, ты!
Иваизуми удивлённо обернулся на незнакомый голос. Он никак не ожидал, что на берегу окажется кто-то, кроме него. Но ещё больше он не ожидал получить по лбу чем-то круглым и очень тяжёлым.
- Ай! – Хаджиме вскрикнул от боли и, потеряв равновесие, шлёпнулся задом на землю.
Перед глазами плыли разноцветные круги, а лоб гулко пульсировал, но Иваизуми всё же сумел краем глаза заметить какое-то движение в траве – по склону, резво отскакивая от кочек, катился до ужаса знакомый каштан.
У самого берега, по щиколотки в воде стоял высокий человек в тёмно-синей юкате. Он сложил руки на груди и грозно разглядывал Иваизуми из-под чёлки.
- Мама не говорила тебе, что нельзя кидаться орехами в богов? – спросил он.
Иваизуми мог бы ответить, что нет, никто и никогда не объяснял ему, что можно бросать в богов, а что – нет. Он мог бы даже извиниться. Но вместо этого Хаджиме заорал не своим голосом и, швырнув в незнакомца ведро, со всех ног припустил домой.

***

На следующий день Иваизуми уже не был уверен в том, что действительно повстречался с речным богом. Может, это была странная игра света на воде. Или он получил солнечный удар и начал галлюцинировать. Но внушительных размеров шишка на лбу неуклонно напоминала о случившемся, заставляя снова и снова вспоминать недовольный взгляд и подол юкаты, растворившийся в тёмной воде.
Иваизуми было стыдно. И страшно. А вдруг бог разгневается из-за него на всю деревню, и в реке перестанет водиться рыба? Если он отравит воду? Нашлёт на них ураган? Нет, ураган - это же больше по части богов ветра? Такие мысли крутились в голове Хаджиме, когда он привычной тропинкой шёл к реке. Для начала нужно было попросить прощения. И если потревоженный бог не примет его извинений и всё равно захочет кого-нибудь наказать, то… Иваизуми помотал головой и, собрав в кулак всю свою храбрость, продолжил путь.
Соберись, Иваизуми Хаджиме! Тебе уже семь лет, ты взрослый и со всем справишься!
На берег он вышел на ватных ногах, едва не отбивая трясущимися коленями чечётку. Солнце, разбившееся на тысячи осколков, танцевало на поверхности воды. На секунду Иваизуми показалось, что это большая змея лениво подставляла свои блестящие бока тёплым лучам солнца. Было тихо. Замолчала даже кричащая где-то вдалеке хриплая чайка. Река будто бы застыла в ожидании.
- Я пришёл извиниться, - осипший после долгого молчания голос Иваизуми прозвучал резко и как-то неправильно: словно тишина была стеклом, а его слова – металлом.
- Я искренне прошу прощения, - увереннее повторил Хаджиме и склонился в почтительном поклоне: ему ещё никогда не приходилось ни перед кем так извиняться, но он много раз видел, как это делали его родители.
- Не прощу-у, - весело протянул кто-то прямо над его ухом. Иваизуми отпрянул от неожиданности, ноги предательски подкосились, и он неграциозно плюхнулся на кочку. Опять!
Перед ним стоял речной бог собственной божественной персоной. На нём была всё та же юката, только в этот раз он вышел из воды и переминался с ноги на ногу, будто трава ему была неприятна. Или, скорее, непривычна.
- Как тебя зовут? – спросил бог.
- И… Иваизуми.
- Слишком сложно. Теперь ты будешь Ива. Ива-чан.
Иваизуми похолодел. Где-то он слышал, что боги и духи могли забирать у смертных часть имени, чтобы сделать их своими слугами и увести в другой мир.
- Нет, зачем мне слуга с таким страшным лицом? – засмеялся вдруг бог. – Просто мне не нравится твое имя.
Он хитро улыбнулся, глядя на Иваизуми сверху вниз. Эта улыбка будто привела Хаджиме в чувство, от трепета и религиозного ужаса не осталось и следа – взамен почему-то пришло раздражение и желание пнуть маячившую перед глазами худую лодыжку, а лучше обе, чтобы дурацкий бог покатился по берегу, упал обратно в свою реку и захлебнулся.
- Как грубо, Ива-чан!
- Перестань читать мои мысли!
- Тогда перестань думать!
Лучше бы он наслал на деревню ураган, в самом деле.

***

Иваизуми мало знал о богах, но был точно уверен в том, что они не должны вести себя так, вёл себя Оикава. Он заставлял Иваизуми таскать ему из дома сладости (особенно ему полюбился молочный хлеб, за которым приходилось бегать в лавку на другом конце деревни), просил научить его складывать кроликов из бумаги (но Хаджиме не умел!) и ещё почему-то полюбил волейбол. Хотя от волейбола и было одно название – они просто перекидывались мячом. Но Оикаве нравилось. А у Иваизуми наконец-то появился друг, хоть он и был странным, надоедливым и вообще не человеком.
- Оикава, - позвал он бога однажды вечером, когда они сидели на берегу, провожая глазами заходящее солнце.
- Хм?
- Почему ты не дал мне выловить ни одной рыбы? – этот вопрос давно мучал Иваизуми.
Оикава задумчиво склонил голову набок, непослушная прядка упала ему на глаза.
- Потому что мне не хотелось?
- А сейчас? – спросил Иваизуми. Всё-таки ему очень-очень хотелось подержать в руках рыбу, настоящую, пойманную им самим.
Оикава внимательно посмотрел на лицо Иваизуми и поднялся на ноги.
- Пойдём, - коротко бросил он и потянул Хаджиме за руку к реке. – Сними обувь.
- Зачем? – Иваизуми нахмурился, но послушался: развязал шнурки и скинул кроссовки на траву.
- И руку мою не отпускай, - через плечо бросил Оикава и вошёл в воду.
Точнее, пошёл по воде. Оикава ступал по подрагивающей водной глади так, будто она была обычным паркетом. Иваизуми никогда не приходила в голову мысль о том, что бог мог бы причинить ему вред: забрать его душу, утопить, сделать из его костей музыкальные инструменты, или что там ещё злые духи делали с детьми в сказках? Иваизуми доверял Оикаве: беспрекословно, всем своим семилетним существом. Поэтому он схватил его ладонь обеими руками и, зажмурившись, двинулся следом. Вода была похожа на густое холодное желе – ноги легко отталкивались от упругой поверхности, приятная прохлада колола пальцы. А ещё она двигалась: быстрое течение несло их с Оикавой вперёд.
Когда они оказались ровно на середине реки, Оикава остановился и за руку притянул к себе Хаджиме, который безуспешно сражался с течением и не мог устоять на одном месте – словно пытался подняться вверх по эскалатору, движущемуся вниз. Иваизуми, который даже не доставал Оикаве до груди, неловко обнял его за пояс. От Оикавы пахло мятой, прогретой на солнце травой и, едва-едва уловимо, чем-то сладким, вроде его любимого молочного хлеба.
- Посмотри вниз, Ива-чан.
Под их ногами – прозрачная вода, а в ней – сотни, тысячи рыб, блестящих серебристой чешуей. Они резво плавали, натыкались друг на друга, бились хостами. Некоторые из них подплывали совсем близко к поверхности, крутились у ног Оикавы; их смешные, хлопающие ртами головы выглядывали из воды и, сверкнув глазами, снова скрывались в глубине.
- Круто, - восхищённо выдохнул Иваизуми, с восторгом глядя на медленно проплывающих рядом с его ногами карпов.
- А то, - хмыкнул Оикава. – Куда веселее, когда они живые.
Иваизуми почувствовал, что краснеет. Не только его щёки, даже шея и уши словно пылали в огне. Стало бесконечно стыдно за самого себя, за свое идиотское желание ловить рыбу, снова вспомнился тот злополучный каштан, который он со злости бросил в Оикаву. Хаджиме неуверенно поднял глаза.
Последние лучи заходящего солнца золотом блестели на волосах Оикавы, искрились в янтарных глазах. Он сиял. До боли в глазах, совсем как река в жаркий июльский день. Сиял так, что хотелось зажмуриться. Оикава мягко улыбнулся и взъерошил волосы Иваизуми.

***

А потом его отец нашёл работу в городе. Глупое клише из какого-нибудь бюджетного аниме. Деревня, горы и река остались позади, на смену им пришли бетонные стены, новая школа и волейбольный клуб. В какой-то момент Иваизуми решил, что будет лучше забыть о том странном лете, представить себе, что это был всего лишь сон.
Но последний августовский вечер на реке то и дело вспыхивал где-то на краю сознания. Тот контраст – тёплый, золотистый и густой, совсем как мёд, закат и холодные пальцы, ласково перебирающие его волосы, - навсегда врезался в память Иваизуми.
Именно поэтому, спустя десять лет, он сел в автобус, проехал на нём два часа, а потом ещё шесть – на трясущемся поезде. Свернул на тропинку возле дома дедушки, ещё более скособоченного и угрюмого, и, снова собрав в кулак всю свою храбрость, пошёл к реке.
В это лето Иваизуми исполнилось семнадцать, и он точно знает, что нужно делать с подобранными в траве каштанами.